— Пять или семь, — вздыхает его сын. — Так хирург сказал.

— Лежи сколько нужно, Дим. Главное, чтобы все зажило. Твой папа для нас пропуски сделал. Буду приходить к тебе каждый день. И ты мне список напиши, что тебе привезти, ладно? А по поводу еды я у лечащего врача уточню.

— Сынок!!! — раздается театральный визг за нашими спинами. — Как же тебя так угораздило?

Мы с Молотовым, следуя традиции синхронности, оборачиваемся, чтобы взглянуть на источник шума: Снежану, пахнущую как шоколадная фабрика и выглядящую так, словно где-то поблизости проходит дискотека.

— Семечки. Это все семечки, — причитает она, втискиваясь между нами. — Юля, срочно выкинь эту дрянь, ты меня поняла?

А пока я думаю, причем здесь семечки и почему она так уверена, что я пичкаю ими Диму, она склоняется к нему и начинает безостановочно гладить его лицо.

— Бедненький мой сыночек. В такой клоповник тебя привезли.

С плача Ярославны она вдруг резко переходит на деловой тон и объявляет:

— Сереж, надо в Израиль отправить Димку на реабилитацию. У нас лечить не умеют — глазом не успеешь моргнуть, как инвалидом сына нашего ставят. Слышал, животы с тряпками зашивают? Я с ним поеду, буду следить..

— Снежана, не пори чушь, — раздраженно отзывается Молотов. — Здесь прекрасные врачи, а аппендицит — неприятная, но рядовая операция и никакая реабилитация в Израиле после нее не нужна.

— Вот ты снова, Сереж, на сына сквозь пальцы…

— Снежана, — звучит короткое предупреждение, и женщина, надув губы, замолкает.

Нет, все-таки не зря я подозревала, что Снежана Борисовна набитая дура. Дура и есть. Молотов все организовал, пока она на обертывании валялась, а она поездку в Израиль себе за счет сына выколачивает.

Все мои последующие попытки заговорить с Димой не увенчиваются успехом, потому что Снежана нависает над ним как коршун над птенцом.

— Ладно, Дим, — улыбаюсь сквозь зубы. — приду к тебе завтра перед занятиями. Напишешь, что тебе нужно, и я привезу.

Я чувствую на себе пристальный взгляд Молотова-старшего, пока наклоняюсь, чтобы поцеловать Диму в щеку и в ту же секунду решаю, что в Барвихе ночевать я сегодня не останусь. Провести пять дней в одной с отцом Димы… это… вообщем, не могу я.

Я выхожу за дверь, оставив Диму купаться в лучах непрекращающейся трескотни Снежаны и молчаливой заботы его сурового отца, и набираю Марине. Она на пару с одной девчонкой из университета арендует небольшую однушку и рассчитываю напроситься к ней на ночь. А дальше что-нибудь решу.

— Марин, возьми меня сегодня к себе, а? — жалобно блею в трубку. — Дима в больнице, а я с ним в одном доме боюсь оставаться.

— Не, подруга. Соррян, но не могу. У меня сеструха из Ижевска на три дня погостить приехала.

Вот дерьмо

Сергей.

Обратно в Барвиху мы едем вдвоем с Юлей: я сам предложил ее довезти. Находиться с девушкой сына в одном доме как минимум странно, но и вышвырнуть ее на улицу не вариант. Судя по информации Конникова, в однокомнатной квартире, которую рязанка снимала в Марьино, уже живут люди, а суммы на ее лицевом счете хватит лишь на недельное проживания в более-менее приличном отеле. Решу вопрос с ней после того, как со здоровьем сына все утрясется.

Рязанка, тихо пробормотав «Спокойной ночи» поднимается на второй этаж, а я иду к бару и наливаю себе виски. Кажется, мне его Илья на день рождения презентовал- какой-то элитный шотландский продукт. Сажусь в кресло и, ослабив ворот рубашки, делаю глоток. Что-то много ты стал пить в последнее время, Серега. Москва что-ли располагает.

Где-то между размышлениями о контракте с австралийцами и бухгалтерскими отчетами по Серпу и Молоту, мысли снова возвращаются к Юле. Загадка она какая-то. Вроде все факты говорят за то, что я прав, и рязанка — обычная охотница за богатыми мужьями, но ее поведение все равно не дает мне покоя. Видел же сегодня: действительно она волновалась за Диму, такое не сыграть. И возмущена у меня в кабинете была искренне, когда я ее в меркантильности обвинил. Хотя, может, актриса она талантливая? С другой стороны, кто сказал, что волноваться за сына не может. К двадцати годам сложно на сто процентов ссучится.

После второй порции виски голова невесомо плывет, а веки, напротив, тяжелеют. Решив, что полученной дозы расслабления достаточно, ставлю бокал на стол и поднимаюсь на второй этаж. Возле спальни Димы невольно останавливаюсь, и несколько секунд смотрю на дверь. Интересно, как бы рязанка отреагировала, если бы я сейчас вошел к ней? Возмущалась бы или подтвердила теорию Ильи о том, что таким как она все равно с кем, были бы деньги? Стонала бы она мое имя, если я начал ее трахать?

Ничего из этого я проверять, разумеется, не собираюсь и, развернувшись, иду в свою комнату. Алкоголь и отсутствие регулярного секса — та еще гремучая смесь.

Я проваливаюсь в сон сразу после того, как принимаю душ, но через некоторое время открываю глаза от мучительного стояка. Мне приснился сон: голая Юля на мне сверху, с всхлипами и стонами объезжает мой член. Грудь подпрыгивает в такт движениям, пальцы ласкают розовые соски и взгляд похотливый и затуманенный. И да, она, не переставая, повторяет «Глубже, Сергей, хочу еще глубже». Нужно что-то решить с сексом на время, пока я в Москве, потому так больше продолжаться не может.

Юля

Будильник я ставлю на пять утра, чтобы приготовить Диме еду в больницу и покинуть дом до того, как проснется Молотов-старший. Интернет сказал, что диета после удаления аппендицита включает в себя все жидкое, поэтому я варю бульон из курицы и морс из черной смородины, которую в последний свой приезд передала мама.

Себе на завтрак готовлю овсяные хлопья с орехами, а для Молотова решаю сделать омлет с беконом — точно такой же, какой делаю Диме. Не уверена, что он станет его есть — черт знает, чем лондонские олигархи привыкли завтракать. Может, от осознания значимости своего хозяина желудок Молотова отказывается принимать что-то менее изысканное, чем фуагра и трюфеля. Но не приготовить не могу из элементарного уважения к хозяину дома. Надеюсь, он умеет пользоваться микроволновкой, на случай если все решит вкусить крестьянской пищи.

— Доброе утро, — раздается из дверей кухни густой низкий голос, от которого я подпрыгиваю. Начало седьмого на часах, чего это олигарх на каникулах так рано встал?

— Здравствуйте, Сергей Георгиевич.

Я поворачиваюсь к Молотову лицом и, встретившись с тяжелой синевой его взгляда, невольно поджимаю босые ступни. Для такого раннего утра выглядит он чересчур безукоризненно: идеально сидящие темные брюки, голубая рубашка. И я, блин… растянутая футболка с логотипом медийного форума, трикотажные шорты, небрежный хвост и никакого лифчика. Идиотка.

— Я готовлю Диме бульон. И вам завтрак, — начинаю отчитываться я, с каждой секундой нервничая все сильнее. Снова мокнут подмышки.

— Завтрак мне? — темные брови Молотова удивленно ползут вверх. Кажется, олигарх в шоке.

— Омлет с беконом. Я не знаю, едите ли вы такое, но подумала, вдруг вы голодны…

Несколько секунд Молотов пытает взглядом область моего третьего глаза, затем быстро пробегается по ногам и отрицательно мотает головой.

— Я буду только кофе.

Ну, что я говорила? Высокомерный у него желудок. А ведь со вчерашнего вечера ничего не ел. И три яйца пропали. Да и свинка зря своего жирного бочка лишилась. Ладно, возьму омлет с собой в универ в контейнере.

Судя по направленности его взгляда на кофемашину, стоящую рядом со мной, Молотов хочет сделать кофе себе сам, но я его опережаю:

— Вам эспрессо?

— Да, его.

Развернувшись, я встаю на цыпочки, чтобы достать чашку из гарнитура, и ощущаю слабое жжение на пояснице. Как будто Молотов на меня смотрит. Руки начинают дрожать, и щеки пунцовеют. Эй, Живцова, да что с тобой? Он наверное в телефон сейчас глазеет. С чего бы ему твой зад разглядывать?

Я достаю чашку и нетвердой рукой ставлю ее в кофемашину, нажимая кнопку с надписью «эспрессо». Раздается громкий звук перемалываемых зерен и через секунду серебристая трубочка начинает плеваться ароматной жидкостью. Так, неловкой тишины уже нет, и сейчас мне просто нужно будет поставить перед ним чашку и вернуться к готовке.